В 2018 году 31 марта в одном из самых больших залов гостиницы "Латвия" состоялось Вселатвийское родительское собрание. Десятки человек в течение нескольких часов говорили о том, как губителен для русских школьников перевод образования на латышский язык обучения и что надо сделать для того, чтобы остановить процесс, пишет Александр Гильман в опубликованной на Bb.lv статье.
Через несколько недель стало ясно, что власть отреагировала на критику. Но вовсе не так, как рассчитывали участники собрания. Их стали вызывать по одному на ковер в спецслужбу, которая тогда носила название Полиции безопасности (ПБ), и допрашивать.
Более того, по факу проведения Вселатвийского родительского собрания было заведено уголовное дело. Участникам мероприятия предъявляли множество обвинений на любой вкус: от банального разжигания межнациональной ненависти до организации массовых беспорядков и помощи иностранному государству в деятельности, направленной против Латвии.
Пасхальная амнистия
Процессуальный статус подозреваемого или лица, в отношении которого ведется уголовный процесс, получили не менее восьми человек. Это сопредседатель Русского союза Латвии Татьяна Жданок, тогдашние или нынешние члены правления этой партии Александр Гапоненко, Илья Козырев, Виктор Гущин и Евгения Крюкова, журналисты Алла Березовская и Владимир Линдерман и просто мамочка из народа - Диана Райзер-Рубцова.
Некоторых не просто вызывали в ПБ. Владимира Линдермана схватили на остановке общественного транспорта люди в масках, повалили на асфальт, потащили домой, где провели обыск, а потом отправили в изолятор и потребовали арестовать.
Суд сначала с этим требованием согласился, но потом апелляционная инстанция отменила арест. Но не отменила того, что человек около двух недель провел в тюрьме.
А вот Илью Козырева для начала вызвали на допрос. Но когда он дисциплинированно отправился к следователю, зачем-то схватили на улице. Произошло это уже в августе – через четыре с лишним месяца после собрания. Козырева тоже отправили в изолятор, но потом отпустили даже без меры пресечения.
Александру Гапоненко "повезло". В то время уже сидел в тюрьме по другому нелепому делу.
Прошло два года под дамокловым мечом уголовного преследования. И вот сразу после католической Пасхи все подозреваемые получают письма из нынешней Службы госбезопасности (СГБ), правопреемницы Полиции безопасности, о прекращении уголовного процесса за отсутствием состава преступления.
Экспертная анонимка
Тон письма очень агрессивный. Оказывается, "члены незарегистрированной организации "Штаб защиты русских школ" в своем противодействии реформе образования являются проводниками российских интересов в значительно большей степени, чем в реализации своих демократических прав". Поскольку "отдельные активисты призывали русскоязычную часть общества к массовым акциям протеста", то это может "нанести ущерб безопасности Латвии".
Кто так считает? А некая неназванная "компетентная организация", к которой СГБ обратилась с запросом. Правда, она же пришла к выводу, что на данный момент деятельность штаба не привела к объемному и необратимому вреду безопасности и независимости Латвии.
Спрашивается, при чем здесь конкретный человек – ведь уголовная ответственность должна быть персонализирована. Как бы ни был "опасен" штаб, его не осудишь – осудить можно только конкретных преступников.
Упомянутый пассаж есть во всех письмах, с которыми я ознакомился. А каждому подозреваемому конкретно было сказано, что проведена лингвистическая экспертиза его речи, в результате которой противоправных действий не констатировано.
Таким образом, ни в чем не повинные люди два года мучились совершенно зря. Но извиняться перед ними никто не собирается. Равно как и объяснять, почему всю эту волынку надо было тянуть так долго.
Изучая дела, нетрудно констатировать, что большую часть этого времени никаких следственных действий не проводилось. Зачем же так издеваться над людьми?
Большая тайна следствия
С изучением дел тоже не все просто. В 2012 году тот же следователь Булс вел мое дело. Тоже больше года без действия, тоже окончание письмом о прекращении. Но я хотя бы получил журналистское удовлетворение, рассказав о том, кто какие гадости писал про меня в качестве экспертов, за что надзирающий прокурор ругал следователей и требовал от них так ставить вопросы, чтобы мне не отвертеться.
А сейчас Илья Козырев, прочитав материалы дела, был вынужден подписать документ о неразглашении.
Можно понять, когда запрещают разглашать материалы дела в ходе расследования – в интересах закона надо соблюдать тайну следствия. Но зачем теперь, когда стало ясно, что произошла ошибка?
Оказывается, осенью 2018 года в Уголовном законе появилась новая статья 307-1 - о запрете распространять информацию об уголовном деле. Как у нас любят, она была принята уходящим парламентом уже после выборов нового, и за нее проголосовали единогласно. До того закон запрещал в ст. 304 разглашать только информацию досудебного расследования.
Получается так. Затевая уголовное дело против заведомо невиновных, СГБ уже держало в уме, что его придется неминуемо закрывать. И чтобы не полоскались имена помощников в штатском, придумала статью о запрете разглашения.
Понятно, что инициатором этого закона стал депутат Андрей Юдин. Но о чем думали единогласно голосующие? Наверняка им и в голову не приходило, что и они могут оказаться ни в чем не повинными фигурантами уголовного дела и нераспространение ограничит их права.
И это самая главная проблема. Во всем мире спецслужбы периодически ловятся на нарушениях закона. Меня вовсе не удивляет, что следователь Булс, который восемь лет назад клеил дело против меня, до сих пор занимается тем же самым в отношении моих товарищей. Такую профессию человек выбрал...
Беда в другом: такие дела не вызывают гнева в обществе. Принято считать, что неких "плохих" людей, всяких радикалов, вполне допустимо прессовать, понимая, что в их действиях нет состава преступления. Более того, защищать их не надо, потому что это неминуемо вызовет подозрения, что ты заодно с радикалом.
Сколько раз я просил заместителя председателя комиссии по правам человека сейма Бориса Цилевича воздействовать на работников СГБ – всегда разговор переводится на другую тему.
Компенсация
Конечно, любой несправедливо обвиненный имеет право потребовать компенсацию. Линдерман и Козырев, попавшие за решетку, эту компенсацию наверняка получат. Но только займет процедура уйму времени, и за это время трудолюбивые церберы затеют кучу новых дел.
Опыт показывает, что прокуратура никогда не смиряется – над ними не каплет, подает апелляцию, потом кассацию... До получения денег дойдет года через четыре после оправдания.
Так что, куда важнее реакция общества, создание в нем нетерпимости к преследованию невиновных и отношения к свободе слова как к величайшей ценности.
Характерно, что СМИ, сообщавшие о задержаниях и возбуждении уголовного дела оперативно и подробно, о его прекращении говорят сквозь зубы. Я сам несколько дней обзванивал редакторов с просьбой сообщить о событии. Никто не отказывал, но краткая заметка очень быстро уходила на второй план под ворохом других новостей.
А разве часто рассыпаются дела, в которых так много фигурантов? Разве это не повод порасспросить их об ощущениях, о дальнейших планах, о том, не жалеют ли они о выступлении, которое принесло столько неприятностей?
Если мы не хотим попадать в разработку спецслужб, то должны вырабатывать в себе нетерпимость к их действиям. Иначе аппетит разыграется и гарантий не будет ни у кого. Философию 1937 года, что в нашей прекрасной стране не могут кого бы то ни было необоснованно преследовать, надо преодолеть.
