Я пришел в профессию в прошлой жизни – более десяти лет назад. В первые же дни уткнулся в Машу. Шумная, рыжая малолетка. Младше меня, как человек, и гораздо старше меня, как журналист. Я к ней был привязан стажером. Она учила меня ориентироваться в хитросплетениях переходов здания латвийского телевидения, умении задавать правильные вопросы и искусстве работать за идею, а не за деньги.
С тех пор прошло много времени. Менялись места работы, взгляды, места жительства. Даже Маша перестала быть рыжей и постриглась коротко. Но суть осталась. Та самая упертость, с которой она продолжает пахать за идею. Маша редко появляется в кадре, но остается в журналистике.
- Зачем ты вообще там оказалась?
— Захотелось. Еще в школе, когда писали сочинение "Кем ты хочешь стать", все про космонавтику писали, а я – про журналистику. На меня смотрели косо, думали, временное помешательство. Тем не менее.
Тем не менее. Первая публикация – в десять лет. Местная, Елгавская газета. Юношеский раздел. Но тем не менее – личный разворот. Только останавливаться на этом Маша не собиралась.
— Я почти сразу поняла для себя, что хочу идти именно в тележурналистику. Я болела телевидением. Да, мне нравилось писать, но цель я поставила именно такую и упорно к ней шла.
- Зачем?
— Не знаю. Мне просто казалось, что мне нужно там быть.
Сложилось не сразу. Первая попытка – развлекательный проект на местном канале. Старалась, мучилась, но не пошло.
— Тогда редактор очень мягко сказал: "Маш, это не твое. Нужно искать себя в чем-то другом". Я приехала домой, плакала. Казалось, что все – все закончилось. Не понимала, что я делаю не так. А потом вдруг – школа журналистики при Первом балтийском канале. Это стоило безумных денег: примерно три месячные зарплаты моей мамы. Но она пошла на работу, договорилась, ей дали денег вперед и я пошла. Отучилась, потом начала работать.
Маша – странный тележурналист. С детства мечтая работать на телевидении, она практически не появляется в кадре. Не любит. Зато в поле работает как не в себя.
— Я фанатик. Да, нужны деньги, жить и платить по счетам. Но меня, что называется, "прет". Я могу неделю снимать сюжет, чтобы он получился таким, как я хочу. Заработаю меньше, но зато получу то, что хотела.
- Не душат?
— Разумеется, ограничения есть. Но я тоже умею настаивать на своем. В спорных моментах мы с руководством через крики, истерики и хлопанье дверьми находим компромисс.
О свободе слова в СМИ говорим, но неохотно. Сложно найти ту грань, по которой можно пройтись и не подставиться.
- Есть различие между русскоязычными и латвийскими СМИ?
— Разумеется.
- Кроме языка – в чем?
— Скажем так. Латыши не боятся. Даже спикеры говорят, что, приходя на интервью на латышские каналы, они чувствуют — у журналиста уже есть свое мнение. Он не выясняет, а навязывает свою позицию, добивается тех ответов, которые хочет услышать. Мы в этом плане более эластичны. Мы всегда стараемся подавать материал беспристрастно.
- Потому что честные или потому что боитесь?
— И то, и то. Разумеется, с нас спрос куда больше, чем с латвийского государственного канала. Иногда приходится дуть на воду.
- А совести на горло наступать приходится?
Оба сидим, молчим, думаем. Пожалуй, это самый непростой вопрос для любого журналиста. Мы работали вместе, много чего видели, много чего знаем друг о дружке. Соврать не получится.
— Я не вру, – Маша, наконец, формулирует. — Иногда получается так, что о чем-то приходится молчать. Но мне не стыдно за то, что я наговорила за эти годы.
- А если бы тебя поставили перед фактом: или ты говоришь что-то, что не хочешь, или уходи – ушла бы?
— Да. Не задумываясь.
- Журналист в Латвии получает столько, сколько зарабатывает?
— Нет. Однозначно нет.
— Сколько нужно, чтобы по справедливости? Лично тебе. В два раза больше, в пять, в десять?
- Скажем так. Лично мне – в полтора. Я скромняга.
— А почему работаешь за эти деньги? Идейная?
- Да. Идейная.
Многие талантливые люди в Латвии после старта в журналистике уходят на другие, более хлебные должности. Пресс-секретари, помощники депутатов. Должности не сильно творческие, но гонорары – не чета журналистским. Латвия – страна небольшая. Все друг друга знают. Хорошо пишущих замечают быстро.
- Предлагали ведь?
— Предлагали.
- И?
— Не хочу. Не мое. Я общалась с людьми, которые так ушли. Первое, что спрашивала — не ломает? Ломает. У меня есть пунктик. Я люблю копать, докапываться до сути, поднимать проблемы и помогать их решать. На этих должностях этого нет.
- То есть, ты - власть?
— Безусловно. После набитых шишек, зарабатывания определенного веса, журналист в Латвии становится властью. Я это ценю.
Как ни крути, Латвия – двуязычная страна, двуязычное общество. СМИ тоже двуязычны. Каждый сегмент работает на свою аудиторию. Помимо оттенков каждого из них, существует неизбежное четкое деление на русские и латышские.
- Вы коллеги или противники?
Маша отвечает не сразу. Дурацкий вопрос. Но спросить было надо.
— Я не могу ответить. Мне кажется, что на это не бывает ответа.
- Хорошо. Что решает: политика партии или человеческое отношение?
— Человеческие отношения. Безусловно. Сейчас, когда меня травили по поводу Елгавского детского дома, за который я имела неосторожность вступиться, мои же коллеги с других каналов делали массу материалов, в которых фигурировало мое имя. Кто-то откровенно смаковал и вырывал из контекста отдельные слова. Кто-то открыто говорил: "Маш, извини, но нам нужно делать" и максимально корректно проводил материал.
История с детским домом совершенно локальная. Политические предвыборные разборки, в которые вмешали детей. Маша, разумеется, влезла. Сделала сюжет, который многим пошел против шерсти. И стала удобной фигурой для травли со стороны коллег с других каналов. Давать оценку ситуации и ее участникам сложно. Слишком много нюансов. Но выборы прошли, история затихла. А осадок остался.
- Здороваешься с ними?
— Я со всеми здороваюсь. Часть из них со мной здороваться перестала.
Машу действительно можно в какой-то мере назвать моей журналистской мамой. Позднее она переквалифицировалась в сестру. Такое ощущение, что за этот десяток лет, который мы проработали вместе, она вообще не изменилась. Ложное ощущение, разумеется. Все меняются. Но одно точно: глаза не потухли.
- Ты работала с НТВ, у тебя куча выходов на другие СМИ. Почему ты не ушла? Не перешла на более денежное?
— Я не знаю.
- Звали?
— Звали.
Машу сложно фотографировать. Как только она замечает направленный на нее объектив, она сразу пытается изобразить нечто. У нее не получается, она расстраивается и получается черт-те что. Поэтому приходится фотографировать Машу исподтишка. На фото она получается еще младше, чем я ее узнал. Совсем ребенок.
- Почему не пошла?
— Я люблю свой канал, своих коллег. Но, в силу ряда причин, многое из того, что мне хотелось бы реализовать, я сделать не могу. Я понимаю, что в других СМИ я бы, может, это и смогла сделать, но…
-?
— Знаешь, мне кажется так. Я сейчас живу в масштабах определенной картонной коробки. Ну, то есть, я много что умею, но мало что могу. Я в этой коробке расту, развиваюсь. Когда я из нее выйду, то я буду гораздо сильнее, чем те, кто рос без нее.
- Выйдешь и уедешь?
— Это моя страна. Здесь мой сын, моя семья и моя работа. Я вылезу из коробки и стану лучше здесь.
